Кнорре Федор - Ночной Звонок
Федор Федорович Кнорре
Ночной звонок
В шумном городе был еще вечер, хлопали, распахиваясь на остановках,
дверцы полупустых автобусов, перескакивали, меняясь местами, цветные огни
светофоров на перекрестках, из кино, где начались последние сеансы, сквозь
стены неслись на улицу звуки гулких голосов, точно там галдели и ссорились
великаны, а на пригородной даче пенсионера Лариона Васильевича Квашнина уже
была ночь.
Свет в окнах давно был погашен, лягушки квакали по канавам, и мутно
просвечивала сквозь дымные облака луна над вытоптанным дачным лесочком, где
шелестели вершины старых, обломанных понизу берез.
На втором этаже владелец дачи Квашнин, тяжело придавив свою сторону
широкого горячего матраса, давно уже спал некрепким сном постоянно
пересыпающего от дачной скуки человека.
Во всей даче они с женой Леокадией были одни, если не приезжал из
города их единственный, совсем взрослый сын Дмитрий. Взрослый настолько,
что успел уже жениться, развестись и чуть было не жениться вторично.
В первом этаже начал звонить телефон - нервными, короткими звонками
междугородного вызова. Не прекращаясь, они звенели, будоражили, звали из
темноты пустого первого этажа, и, нехотя проснувшись, Квашнин с досадой
вспомнил о том, как хорошо он было заснул и как трудно теперь будет
засыпать снова.
- Неужели ты не слышишь? - с другого конца матраса окликнула мужа
Леокадия.
Квашнин хотел сказать: "А сама ты не слышишь?" - но от досады
промолчал, сел на краю постели и без промаха попал босыми ногами в ночные
туфли. Телефон трезвонил, точно пожарная тревога. Квашнин заторопился,
быстро вышел на площадку лестницы, шагнул вниз с первой ступеньки, и тут
одна туфля соскользнула у него с ноги, покатилась вниз и оказалась на
первом этаже раньше его самого.
Подбирать туфлю было некогда, он бросился прямо к телефону и с разгона
наступил босой ногой на колючую сосновую шишку, откуда-то взявшуюся на
гладком полу.
Чертыхаясь и хромая, он проковылял несколько шагов, протянул руку, и
тут бесновавшийся в темноте телефон намертво замолк.
Отлично понимая, что криком ничего не возьмешь, он несколько раз
ожесточенно прокричал: "Алло, слушаю!", прежде чем швырнуть трубку обратно
на рычажок.
Туфля виднелась в полумраке у нижней ступеньки, он ее поднял, и в этот
момент телефон опять взбесился, зазвонил отчаянными короткими звонками.
Квашнин с туфлей в руке кинулся к трубке и опять наступил на сосновую
шишку, и опять босой ногой.
Вызов был действительно из другого города. Звонил из Семипалатинска
старший брат Квашнина - Никифор.
- Ты что? Ничего не знаешь? - спросил Никифор. - Нет? Ну, так вот,
брат, бабушка наша приказала долго жить.
Ларион Васильевич пододвинул стул и сел, морщась и потирая наколотую
шишкой нежную подошву.
- Какая еще бабушка? - кряхтя от боли, раздраженно закричал он в
трубку. Действительно, никакой бабушки у них не было. - Звонишь ночью!
Бабушка! Ты что?
Никифор секунду помолчал и терпеливо спросил:
- У тебя мать была? Варвара Антоновна? Вот она и померла. Наша с тобой
мать. Дошло до тебя?.. Ты что замолк? В обморок упал?
- Нет, я тут. Только я не понимаю. Ты же в Семипалатинске? А она где?
- Ну, я тоже не понимаю, почему телеграмма ко мне пришла, когда ты
там, можно сказать, рядом. Не понимаю. А хоронить все-таки надо.
- Какой может быть разговор... Значит, телеграмма?
- Вот слушай, я прочту, час назад получил: "Прошу выслать возможности
двадцать рублей похороны Варвары". Подпись: "Соседка Марта". Деньги я уже
